Приставы в чёрных, отороченных серебром мундирах врываются в мою комнату ночью. Перешагнув через слугу, мирно спящего в сенях возле двери, они появляются на пороге комнаты и заполняют её всю. Я пытаюсь вскочить с кровати и поприветствовать вошедших по всей форме, тремя поклонами и семью расшаркиваниями, но не успеваю. Меня сбрасывают с постели и, брыкающегося, заталкивают и зашивают в специально подставленный холщовый мешок.

Темнота. Я ничего не вижу, только чувствую, как кто-то тащит меня в мешке вниз по лестнице. Спустились. Меня поднимают и резко бросают на какие-то вихляющиеся доски. "Телега", - понимаю я. И действительно, доски начинают ходить ходуном - мы едем, подпрыгивая на колдобинах давно не ремонтированной мостовой. Сквозь ткань мешка, сшитого из толстых грубых нитей, проникает немного света. Наконец, мы останавливаемся. Меня снова подхватывают и снова тащат по лестнице - на этот раз вверх.

На фото: улюлюйские следователи в церемониальном одеянии

Мешок взрезывают, и внезапный свет бьёт мне в глаза. Я снова не успеваю оглядеться и вылезти из мешка, как меня подхватывают под руки и ставят на пол. Узкие решётчатые окна, низкие своды. Тайная канцелярия губернатора, смутно догадываюсь я. Передо мной за столом сидят три фигуры в просторных мантиях и остроконечных колпаках, закрывающих лицо. В колпаках проделаны прорези, через которые на меня глядят три пары глаз. Одни смотрят нервно и беспокойно, другие безразлично. В глазах третьего прочитывается нетерпение. Он жаждет поскорее расправиться с делами и отправиться из присутствия домой.

- Уже десятого за сегодня-с, - подобострастно докладывает пристав людям в надвинутых колпаках.

- Вы находитесь на следствии по подозрению в государственной измене, - объявляют мне колпаки.

- Позвольте-с, здесь явно какая-то ошибка.. Я преданный патриот.. Я обожаю нашего губернатора... Да и как я, в моём чине, осмелился бы-с..

Это правда. Чин у меня действительно небольшой. Решиться в таком чине на государственную измену - безумие.

- Улики неопровержимы, - заявляет мне один из следователей, беспокойный. - Запирательство бесполезно.

- Но... - начинаю я.

Главный следователь, тот, глаза которого безразличны, перебивает меня:

- Нам всё равно. Вы сейчас можете сознаться, или не сознаваться, или даже молчать. На исход дела это не повлияет.

Ему поддакивает нетерпеливый. Возможно, я последний у них за сегодня и этому третьему хочется побыстрее избавиться от меня, как от помехи приятному времяпрепровождению в объятиях патриотической любовницы или ужину в ресторане на Пятом проспекте. Я всё-таки пытаюсь возражать:

- Как же можно-с! Я верой и правдой служу его высокопревосходительству.. Поверьте-с, здесь вкралась ужасная ошибка. Меня принимают за другого! Я титулярный советник Н., служу по ведомству дворцовых имуществ. Справьтесь, будьте так любезны! Ваше высокородие, ваше превосходительство, проявите же милосердие!..

Я лихорадочно перебираю в памяти всю мою прежнюю жизнь. Когда я мог совершить такое страшное преступление? Я переживаю прошлое по минутам, начиная с самого раннего детства, с детских забав. Не глумились ли мы над портретом господина губернатора? Не рассказывал ли, обучаясь, скабрёзных анекдотцев про жену тогдашнего губернатора? Нет, решительно ничего не могу припомнить. Вся жизнь моя, каждый шаг представляется мне воплощением благонамеренности. Но, может быть, я действительно виновен? Эх, если бы знать доподлинно обвинение.

Меня заталкивают обратно в мешок. Вглядываясь в лицо и вышитый серебром мундир пристава, зашивающего мешок, я спрашиваю о времени следующего допроса.

- Какой допрос? Следствие окончено, - отвечает пристав, ловко снуя грубой иглой по краю холста, всё уже смыкающегося над моей головой.